Музейное дело

Большая миссия малых музеев

Сизинцева Л.И. Большая миссия малых музеев // Музей. – 2015.  — №4. -  С. 54-57

.

Выставка Костромского музея-заповедника. Фото Л. Новожиловой

Л.И. Сизинцева

Еще в 1950-х гг. Иржи Неуступны указывал на то, что музей в его современном виде имеет начало, а, значит, имеет и конец[1]. Его рождение уходит корнями в века формирования классической картины мира, стройной и уравновешенной, с верой в безграничность человеческих возможностей, торжество разума и неумолимость прогресса. Храм наук и художеств был местом служения Гармонии.

Увы, потрясения ХХ века разрушили веру в этот гармоничный мир. Термин «постмодернизм» появился под влиянием ужаса, поселившегося в душах людей в бойне Первой и Второй мировых войн. А. Тойнби обозначил этим словом конец европоцентристской культуры[2].

Разумное, высокое и безусловное спущено с высокого пьедестала, безграничная вера в науку утрачена. Сегодня идет речь уже о том, что наступила эпоха постпостмодернизма, для которого характерен культ виртуальной реальности, которая не просто существует наряду с реальным миром, но и может его замещать. Что же будет с музеем?

Г.В. Вдовин, директор музея-усадьбы «Останкино»,

С.55

писал об эвристическом кризисе музея и мировоззренческом кризисе музейности как таковой: «Первопричиной нынешнего кризиса является повсеместная утрата чувства подлинника. Ну, давайте, наконец, увидим, признаемся, что для большинства наших и не наших граждан давно нет разницы между подлинным живописным полотном и глянцевой иллюстрацией в дорогом альбоме»[3].

Выставка Костромского музея-заповедника. Фото Л. Новожиловой

Если говорить о музее, как храме наук и художеств, то он обречен, — не поспоришь. Но знание сегодня существует и вне науки, либо на её периферии, на стыках различных наук. Речь пойдет о краеведении, многократно обруганном представителями науки академической. В современной культурной ситуации краеведение всё более утрачивает черты научного знания и переориентируется «сверху – в низ», спускаясь с высоты сакральной области, от жрецов высокой науки на уровень обычного человека, уровень «профанный». А у «homo normalis» — свои потребности, и одна из них – потребность в самоидентификации, в том числе в виде «восстановления временной последовательности («программы опыта»),

С.56

продолжения прошлого настоящим»[4]. Именно в удовлетворении этой потребности и можно видеть сегодня миссию краеведческих музеев. Их задача – создание канвы, по которой каждый будет вышивать собственную память.

В последнее время в общественных науках – в первую очередь в социологии, а затем в истории и культурологии – оживился интерес к  механизмам функционирования исторической памяти. Этому посвящены как отечественные исследования[5], так и переводные, в том числе переиздание книги французского социолога М. Халбвакса «Социальные рамки памяти», вышедшей еще в 1925 г.[6].

Именно в качестве таких «рамок» — канвы для воспоминаний,  мнемонического органа, и может выступить краеведческий музей, если он откажется от высокомерной претензии на хранение Шедевров и Памятников и займется скромной работой по аккумуляции опорных знаков коллективной и индивидуальной памяти.

И в этом случае подлинники надо комплектовать почти сразу, как только они ушли в историю, — как только появилась следующая модель (телевизора, компьютера, телефона, зубной щетки, трусов и т.п.).

В Буе Костромской области в 1990-х прошла замечательная выставка «Коммунальная квартира» (несомненно, подсказанная одноименной телепередачей). Несли все, что не успели выбросить, особенно те, кто продолжает жить в той же квартире. В Костромском музее-заповеднике пять лет назад была сделана выставка, посвященная послевоенному быту. («Гвоздь» экспозиции – фильдеперсовые чулки). Обычная потребность человека увидеть то, о чем столько слышал, и одновременно получить доказательство: это было именно так, значит – это вообще было. Человек сегодня живет в виртуальном мире мнимостей, он должен знать, что, по крайней мере, бутылка кефира с крышечкой из фольги, торчащей из ячейки «авоськи», ему не приснились…

Однако у сотрудника отдела фондов возникают вопросы. Керогаз, авоська, боты — не шедевр, как и банная шайка, висевшая на стене «коммунальной квартиры». Относится ли они к нетленному наследию, «достоянию республики»,

С.57

которые следует теперь в соответствии с будущими правилами учета поштучно утверждать в министерстве? А сохранить хочется, потому что и сегодня смотреть приятно, а уж через десять лет, можно предположить, будет еще интересней. Тогда – где хранить, если сохранить хочется – всё, что становится историей уже через год, месяц, день и час? Если не все, то по какому принципу отбирать? Если использовать в «контактном музее», потребность в которых давно назрела,  — то как? Что можно дать в руки, что спрятать под стекло? Где граница в этой растекшейся повсюду музеальности? В какой мере должен регулировать её чиновник в министерстве культуры?

Если возвращаться к социальной рамке памяти, то главным вопросом для французских историографов и П. Нора с их «памятными местами», — проблема вмешательства в память, манипуляций с этой тонкой материей[7].

Мы прошли это совсем недавно, когда тематико-экспозиционные планы спускались из Москвы вместе с портретами тов. Сталина, а потом – без них, потом только визировались в компетентных органах. Потому, что партия понимала: кто владеет памятью, — тот формирует сознание. Сегодня сознание формируют не музеи, а средства массовой информации, и воздействовать через них на массовое сознание гораздо проще. Музеи могут не слишком беспокоиться по поводу вмешательства в память. Так, может быть, краеведческим музеям, особенно небольшим, районным, забыть о том времени, когда экспозиции были обязательной иллюстрацией к единообразным и идеологически выверенным учебникам истории, а стать просто местом, где люди могут вспоминать, глядя на вещи, о том, что видели, и о том, что только слышали или читали… Стать органом памяти, изъятой из жерновов массовой культуры, максимально приблизиться к индивидуальной и семейной памяти – и собирать все, что хочется сохранить людям, независимо от их политической ориентации?

Сегодня, когда проблема самоидентификации стоит настолько остро, именно маленький краеведческий музей может её решить. Если захочет. Если позволят.

[1] Neustupny  J. Otazky dnesnigo musejnictvi: Prispevky k obecne a specialni museologi. — Praha : Orbis, 1950 .

[2] Постмодернизм [Электронный ресурс] //  Википедия. – URL : https://ru.wikipedia.org/wiki/%CF%EE%F1%F2%EC%EE%E4%E5%F0%ED%E8%E7%EC . Дата обращения10.05.2010.

[3] Вдовин Г. Кризис музея как мировоззрения // 60 параллель. 2003. №3 (10).

[4] Дубин Б. Память, война, память о войне. Конструирование прошлого в социальной практике последних десятилетий // Отечественные записки. 2008. №4 (43.) Режим доступа: http://www.strana-oz.ru/?numid=45&article=1701

[5] Например: Ассман Я Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : Языки славянской культуры, 2004; 60-летие окончания Второй мировой и Великой Отечественной: победители и побеждённые в контексте политики, мифологии и памяти. М. : Фонд Ф. Науманна; АИРО-XXI, 2005;  Отечественные записки. 2004. №5 и др.

[6] Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М. : Новое издательство, 2007. См. Также: Рикёр П. Память. История. Забвение. М. : Изд-во гуманитарной литературы, 2004 и др.

[7] Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. — СПб.: Изд-во С. -Петерб. ун-та, 1999.